Шаг к звездам [= Вспышка] - Андрей Ливадный

Он прошел по влажной траве склона и остановился у замшелого валуна, где они с Бет регулярно встречались со дня случайного знакомства.

Обычно она уже ждала его к назначенному времени, но на этот раз все вышло иначе, Антону пришлось минут десять мокнуть под моросящим дождем, испытывая сосущую тревогу ожидания, прежде чем он увидел, как из влажного воздуха сформировался ее фантом.

Они невольно рванулись навстречу друг другу и долго стояли, молча впитывая ощущения фантомных тел, такие реальные, что физический мир терял свои краски под напором недосказанных чувств…

Дождь успел вымочить их до нитки, прежде чем Бет отстранилась и сказала с ломкой натянутостью в голосе:

— Давай сядем, Антон. — Она взглядом указала на каменный козырек, под который не попадал дождь. — Я должна многое тебе объяснить.

Тьма.

Она окружала сознание, казалась тяжелым сном, хотелось закричать, позвать маму, но губы не шевелились.

Шло время, но чернота не рассеивалась. Сознание перепуганной девочки сжималось в комок, холодело фантомными ощущениями страха, но изгнать их, очнуться, даже горько, отчаянно заплакать она не могла.

Маленькая искра сознания тлела посреди всеобъемлющей пустоты, пытаясь осязать то, чего она лишилась навеки. Бесхитростные реакции детского рассудка не находили отклика, ужас одиночества и беспомощности, помноженный на обрывочные травматические воспоминания об автокатастрофе, гасил ее немые попытки закричать.

Это длилось целую вечность.

Истерзанный, еще не окрепший рассудок Элизабет не мог сопротивляться данности. Она даже не пыталась вырваться из окружившего ее кокона черной безысходности — для такого шага нужна незаурядная сила воли, а откуда ей взяться у ребенка, чье безоблачное детство было наполнено родительской заботой и лаской… Все исчезло в один миг, оставив только мысли, которыми она не умела владеть, да воспоминания о внезапном ударе, скрежете сминаемого металла, переворачивающемся горизонте и боли, боли…

Она не могла, не хотела видеть один и тот же кошмарный нескончаемый сон. Остатки жизненных сил, реализованные на уровне мыслей, быстро истощились, и слабая искра сознания постепенно начала гаснуть…

Однако виртуальная смерть не состоялась.

Внезапно вспыхнул свет.

Его сияние не озарило никаких вещественных предметов — создавалось впечатление, что в плотном коконе тьмы проделали круглую дыру и теперь в нее бил ослепительный луч фонарика.

Мысленный взор Элизабет инстинктивно потянулся к этой отдушине, она напряглась, пытаясь разглядеть, что находится там, за ослепительным пятном… и это получилось.

Зрение и слух вернулись одновременно, но образы, проникшие в сжавшийся перепуганный рассудок, не принесли облегчения.

— Элизабет, ты видишь меня?

Да, она видела.

Огромный нос, влажные шевелящиеся губы, такие отвратительно искаженные, большие, что они внушали только дрожь омерзения и панический страх.

Они шевелились, изрыгая вместе с оглушительными словами капельки слюны.

— Джордж, отодвинься от видеокамеры, — раздался еще один голос. — Не надо так близко. Не видно ничего, кроме твоего носа и рта.

Огромные черты лица вдруг резко начали отдаляться, открывая панораму множества компьютерных блоков, но это уже не играло роли, образы не несли ни понимания, ни облегчения. Она сжалась, как мышка, пытающаяся укрыться от ястребиного взора, притихла, слушая оглушительные удары, — это Ваймонт, убрав лицо от камеры, постучал пальцем по сеточке чувствительного микрофона и пробурчал:

— Бесполезно, Стивен. Смотри, активность совсем исчезла. Ничего не работает. Давай заканчивать на сегодня.

— Да, пожалуй, — согласился второй голос. — Сейчас запущу программу-сканер, возможно, она зафиксирует изменения.

— Камеру выключать?

— Как хочешь.

Ослепительное пятно света погасло. Опять сжавшийся рассудок Элизабет окружила непроницаемая тьма, но спустя неопределенный промежуток времени в черноте вдруг стали проявляться тонкие пульсирующие нити. Они возникли с разных сторон, вычерчивая сложный неповторимый узор.

Алая паутина приближалась, грозя вот-вот коснуться ее самой.

Элизе уже не было страшно. Она не понимала, что на самом деле происходит с ней, но эмоции перестали властвовать над рассудком.

Внезапная смена ощущений убрала давящее чувство дискомфорта. Алые нити приближались, и она вдруг с несвойственной пятилетнему разуму ясностью подумала, что нельзя позволить им прикоснуться к себе.

Одна беда — она не знала, как защититься.

Естественной реакцией ребенка на приближающуюся опасность было бегство. Элиза по-прежнему не ощущала своего тела, но проснувшийся страх, помноженный на неистовое паническое желание во что бы то ни стало уклониться от соприкосновения с алой, пульсирующей во тьме паутиной, вдруг привели к неожиданному эффекту: она почувствовала, как неведомая сила, схожая с ураганным порывом ветра, вдруг потянула ее прочь, увлекая в черный, узкий тоннель.

Мысленно вскрикнув, она вдруг поняла, что находится в каком-то ином месте. Чернота по-прежнему окружала ее, но алые нити исчезли, а пространство вокруг наконец-то приобрело зримый объем.

Разум ребенка быстро меняет знаки восприятия — Элиза только что собиралась плакать, но теперь, со сменой обстановки, ей вдруг стало любопытно: что за тусклые пятнышки света висят в темноте, словно маячки? Именно они создавали иллюзию объема, но как добраться туда?

Ясно как: нужно захотеть. Пластичный рассудок девочки, еще не окосневший в стереотипах и комплексах, уже усвоил опыт мгновенного перемещения, и повторить его не составило труда. Взрослый вряд ли проделал бы подобную операцию, но Элиза непринужденно потянулась к ближайшему пятнышку и, оказавшись подле него, вдруг увидела огромный сумеречный зал, похожий на амфитеатр древних римлян, о которых ей рассказывала мама.

Она долго всматривалась в сумрак, пока среди серых контуров ее взгляд не стал различать знакомые предметы.

Ими оказались компьютеры.

Мышление человека ассоциативно, и память Элизабет, отталкиваясь от внешнего вида системных блоков, мгновенно возродила образ доброй молодой учительницы, которая разучивала с ними непритязательные стишки, где сухие значения логических операторов приобретали понятное звучание, не теряя при этом своего смысла.

«False — неверно, значит — ноль».

«True — вот истина, здесь единичка…»

Весело.

Разум защищался. Элиза не осознавала этого, ее первые шаги, робкая поступь мысли по многочисленным нейроподобным сетям резервного зала, куда инстинктивно ускользнул перепуганный рассудок девочки, дали начало стремительному процессу взросления, но не морального, а информационного.

У нее больше не было тела, остались лишь воспоминания о нервных реакциях на то или иное событие, поэтому страх, горечь, растерянность недолго владели разумом.

Ей не хотелось думать о плохом. Гораздо интереснее было узнать что-то новое, но, перемещаясь от одного светлого пятнышка к другому, она вдруг оказалась у запертого выхода.

Конечно, все, что «видела» Элизабет, являлось не более чем субъективными оценками разума, который применял к явлениям понятные и привычные зрительные образы. На самом деле не было никаких запертых дверей — импульс возбуждения, блуждающий по искусственной нейросистеме, внезапно наткнулся на заблокированный канал связи, соединяющий аппаратуру резервного зала с локальной сетью «Орлиного Гнезда».

ACCESS = FALSE

Элиза улыбнулась.

Она не обратила внимания на темные ячейки, куда заносился для проверки сложный код доступа.

Ей очень хотелось заглянуть за запертую дверь, и она поступила самым бесхитростным образом: мысленно стерла последнее слово, начертав вместо него иное значение.

ACCESS = TRUE

Дверь открылась.

Только потом, оказавшись высоко над поверхностью Земли, она сумела оценить ту невероятную стремительность, с которой происходило ее информационное взросление.

По сути, произошло следующее: нейросистема резервного зала, в сетях которой расположился виртуальный рассудок девочки, шаг за шагом получала доступ к многочисленным базам данных, содержащихся на носителях тысяч компьютеров «Орлиного Гнезда».

Она не знала, что следует делать с потоком открываемых знаний, но автоматически усваивала их. Это было лишенное эмоций сверхчеловеческое самообразование, идущее с немыслимой скоростью и совершенно не сочетающееся с той частью мировоззрения, которое принято определять термином «душа».

Как показало дальнейшее развитие событий, синтеза не произошло, воспоминания пятилетней девочки продолжали существовать отдельно от неодухотворенных знаний. Элизабет будто раздвоилась: одно и то же сознание с равной непринужденностью выстраивало сложную, выверенную систему защиты, ограждая себя от поползновений сканирующих программ, и тут же с непостоянством пятилетнего ребенка тянулось к камерам наблюдения, расположенным на высотных объектах строящегося города, чтобы с восторгом созерцать седые облака, цепляющиеся за вершины гор…